Книга Культы леса и поля - Вильгельм Мангардт

бука), как того следует наказать?

Ответ: Такому преступнику следует вырезать внутренности, прибить их к дереву и гонять его вокруг граба до тех пор, пока граб его внутренностями свои раны не закроет.

Вопрос 23:

Когда известно, что некто у здорового граба вершину (макушку, вершинник) срубит, как того следует наказать?

Ответ: Если граб (на тот момент) был здоров, то преступнику следует отрубить голову.

Вопрос 24:

Если некто срубит межевое дерево (шнат, пограничное дерево, прим. пер.), как того следует наказать?

Ответ: Такому преступнику следует отрубить голову на этом стволе.

Очевидно, что такие суровые наказания имели смысл только в том случае, если сначала власти объявляли об их наличии. Мы должны учитывать, что крона дерева символизирует голову, кора – кожу, а растущий на стволе мох – внутренности этого одушевленного, чувствующего существа.

Тот, кто срубает крону, срывает кору и обдирает мох с живого дерева, буквально обворовывает обитающего в этом дереве духа, вера в которого распространена у жемайтов (по Лазковскому) и среди населения Орлагау (ср. «моховые девы» – Moosweibchen).

По принципу «глаз за глаз, зуб за зуб», такой преступник должен был возместить ущерб соответствующей частью своего тела. То есть, согрешив, нарушив целостность дерева, он должен был в отместку лишиться конечности, как бы отдав ее на замену.

В определенное время такие наказания могли быть реальными и в Германии. Возможно, что этот период относится ко времени задолго до принятия христианства. В западных регионах, например, в Ирландии, такие наказания применялись и в XI веке, а в языческих областях восточной Европы мы находим упоминания о похожих штрафах даже в XIII веке.

То, что в немецкой народной мудрости продолжалось как традиция, дошло до нас на практике в виде жесткой и трудноприменимой юридической формулы, на Востоке оставалось живой практикой.

Когда в 1231 году немецкие рыцарские ордены только начинали завоевание Пруссии, они взяли в плен одного из своих самых жестоких врагов, вождя Пипина, которого предал его собственный дядя:

Quem delete castro suo totaliter peremerunt. Ventrem namque ipsius circa umbilicum aperire fecerunt et umbilicum arbori affixerunt et per circuitum arboris currere vi praeceperunt, quosque penitus eviscerates fuit et sic qui multos Christianos impie necaverat crudeliter fuit interemptus. / «И они уничтожили его, полностью вскрыв его внутренности. Ибо они заставили его вскрыть свой живот вокруг пупка и привязали пупок к дереву, и приказали ему бешено бегать вокруг дерева. Он же полностью был выпотрошен, и таким образом был жестоко убит тот, кто безбожно убил многих христиан».

Так об этих событиях рассказывает почти что современный источник – Старшая оливская хроника (ältere Chronik von Oliva, S. 21. (Script. Rer. Prussic. edd. Hirsch Strehlke, Tüppen I. 677)).

Несмотря на то, что реальное поведение рыцарей немецкого ордена ни в коей мере не соответствовало идеалу, который так удачно развил в немецкой литературе Иоганнес Фохт, такое варварское поведение с их стороны должно нам показаться непостижимым. И так бы оно и было, если бы у него не было особенного повода: мы перестанем этому удивляться, если допустим, что немцы выбрали для своего противника такую смерть, которой он предал одного или нескольких представителей завоевателя.

Если вспомнить, что у латышских племен самым заметным знаком языческого культа были священные деревья и рощи, к которым христианам было запрещено даже приближаться (см. у Адама Берменского, Adam. Brem. IV. 18), то этим можно объяснить и стремление новообращенных христиан к поруганию этих деревьев и рощ. Так мы легко заметим, что прусский вождь имел в виду суровые наказания за вторжения и богохульство в священных урочищах.

И если пришедшие в эти края немцы увидели в этом только кровожадность местных племен и ненависть по отношению к ним как захватчикам, то от них вполне можно было ожидать такого же сурового ответа. Этот анализ истинных мотивов дает нам еще одно доказательство той печальной правды, что нарастание конфликта часто происходит из-за того, что злые деяния сторон конфликта не дают им ни возможности, ни желания понять противника.

Кстати, варварский характер этой казни ни в коем случае не должен привести нас к выводу о том, что состояние культуры древнего населения Пруссии было плачевным. В экономическом смысле, как это сказано в словаре Нойманна, эти племена были не ниже, чем их христианские соседи в Польше. И если приведенное выше свидетельство Лазковского рассказывает нам о выпускании кишок как об основном инструменте наказания за срывание коры с деревьев в латвийско-прусской традиции, то наше внимание особенно занимает следующий факт: крестители старались рубить священные деревья именно топором. Дело в том, что уже в 1231 году это действие считалось десакрализацией священных рощ и стволов деревьев, на которые распространялось религиозное мышление язычников.

Позже, в ходе двухсотлетней религиозной войны, которая началась с приходом немцев и христианской проповеди, подобный вид казни, к сожалению, распространился и на новообращенных христиан, как как они отказывались от признания святости за рощами и деревьями.

Вышесказанное поможет нам лучше понять следующий обряд.

В январе 1345 года языческий литовский король подошел со своим войском к Риге. (Dünabrücke – мост через Двину, который вел в город):

Festinans ad transitum occurit ei juvenis Mercator nihil sciens de guerris; quem aaprehenderunt et ligavernut pagani, ventrem ejus sciderunt et circumducunt eum arbori, donec intestina ejus omnia extraheret, deposueruntque eum de trunco, sanguinem ejus sacrificando in quo delectabantur exultantes. (Wigand Marburg. Cap. 32. Lat. Ausz. Scr. Rer. Prussic. II. 505) / «Спеша к переправе, встретился им молодой купец, ничего не знающий о войне; язычники взяли и связали его, разорвали ему живот и повели его вокруг дерева, пока он не вытащил все свои внутренности и не сложил их у ствола того дерева, принеся в жертву свою кровь в результате преступления такого». (Источник: Виганд Марбургский)

Это сведение также доказывает то, что это религиозные действия, а не обычное наказание или проявление крайней жестокости. Есть еще одно сообщение от 1236 года, которое содержит доказательство религиозной мотивации в таком поведении. Папа Григорий IX в 1238 году издает буллу о преследовании новообращенных в Швеции. Они убивали крещеных детей (quosdam adultos exfractis ab eis primo viseeribus daemonibus immolant et alios usque ad amissionem Spiritus arborem circnire compellunt / «Некоторые взрослые, будучи иными, сначала приносят жертву путем разрезов во славу демонов, гоняя жертв вокруг дерева, пока дух не изойдет из них». ).

Такая кровавая церемония, скорее всего, была христианским описанием приношения жертвы демонам, в то время как по воззрениям язычников такая жертва могла быть возмещением ущерба, нанесенного их богам. И в этом случае, говоря о язычниках мы можем вспомнить про таких духов и нимф деревьев, как мойры, дриады, ивовые девы и др. (ср. Hyldemoer, Aska Froa), известные у финнов под названием «кати», puiden emnu (возможный перевод – «мать деревьев»), «катайатар» (от kataja – можжевельник), «туометар» (от tnomi – черемуха), «хонгатар» (от honka – ель), «филаятар» (от pihlaja – черемуха). Эти женские духи-кати считались покровительницами и защитницами лесных деревьев. В каждой священной роще должно было быть от одного до нескольких таких духов.

Через этот образ мы можем познать жизнь человека в лесу в доисторическое время. Тогда эти божества, которые, безусловно, считались опасными и для человека, и для животных, выступали в качестве призрачных пастухов для пасущихся на лесных лугах стад. Так, например, их могли просить присматривать за животными в лесу и давать этим животным достаточно еды.

Как было показано на примере предыдущих свидетельств у финнов и литовцев, практики выпускания кишок были описаны у Гельмольда из Босау как обычай исповедующих язычество славян XII века. Они были распространены в Вагрии, Полабии и в землях оботритов.

Гельмольд так описывает эти